|
Глава 2 – «Полигон» (скачать вторую главу в Word, в zip архиве можно здесь) Вот бы вновь побывать в тех местах Где оставлена надпись «Судзуки» Где, в воде потускневший, пятак Помирает наверно со скуки.
Но другая дорога ведёт Километры шагами, локтями Знает кто, может быть через год И сюда меня снова потянет.
Только стёрты уже каблуки А в мозолях и ноги и руки Но Ивано-Франковск позади Полигон впереди Что же ждёт на пути? Так не падай же духом, Судзуки.
Я и не думал, что бывают такие воинские части, как тот полигон, на который нас привезли. Сначала мы долго ехали, от Чорткова, по каким-то не широким асфальтовым дорогам Тернопольской области. Мы весело смеялись, разговаривая между собой. Я со всеми подружился, хотя (после того, как Пьянков остался на службу в Чорткове) был единственным молодым «духом» среди пересылки. Ребята оказались все отличные. Отдельно хотелось отметить Славу Лыкова из Башкирии, литовца Римаса Разминаса и белоруса ефрейтора Игоря Апановича. Последний, как только покинул Ивано-Франковск, сорвал ефрейторские лычки со своих погон. Считалось, что ефрейтором быть особенное западло. Что ефрейтором становится тот, кто рвёт жопу перед начальством. Ходила поговорка, что «лучше дочь проститутка, чем сын ефрейтор». Но Слово «Ефрейтор» так надёжно приклеилось к Игорю, что стало его кликоном. Никто его по другому, кроме как «Ефрейтор», и не называл. Но больше всех я сдружился с Васей Семилетовым (он был из Калужской области) и Кочетом. Кочет был мой земляк. Из Москвы. С Тимирязевской. Звали его, на самом деле, Саня Кочетов. И вот мы едем из Чорткова, в кузове грузовика. Совсем потемнело, когда машина свернула с основной дороги в какое-то село и, проехав его, поехала вообще в чисто поле. Огни села исчезли, когда мы приблизились к опушке леса, и въехали в воинскую часть. Это была, полностью не соответствовавшая моим представлениям о воинских частях, воинская часть. Сказать, что у неё не было КПП – это не сказать ничего. У неё не было даже забора. Хотя местами он был. Видимо это остатки былой роскоши, и когда-то роскошный деревянный забор-изгородь огораживал всю эту часть. Называлось всё это Полигон «Сатанов». Представляло собой - небольшую избушку, под названием «казарма», где жило человек десять солдат. Другую такую же избушку, под названием «домик офицеров», которая, почему-то, пустовала. В неё-то нас и поселили. Кроме этого, на территории этой части находились - маленькая банька, эстакада (для ремонта машин), колодец, спортплощадка (волейбольная сетка и турник), бочка с бензином и «автопарк». Автопарк представлял собой несколько квадратных метров, обнесённых колючей проволокой. Когда туда заехал «новый» ЗИЛ 157 (который нас привёз), то там уже стояли: «старый» ЗИЛ 157, УАЗик типа «Козёл», который не ездил года два, и Бензовоз ЗИЛ 130, который (было похоже) не ездил никогда. В этой части было ещё две достопримечательности. Во-первых – это постамент от памятника, памятника на котором не было. Только ленивый, из оказывавшихся там, не сфотографировался на этом постаменте. В разных дембельских альбомах можно найти фотки хлопцев, стоящих на нём и, по-ленински, вытянувших вперёд руку. Второй же достопримечательностью служили два, стоящих посередине территории части, танка. Что они здесь делали, и как оказались – на первый взгляд было непонятно. Потом я выяснил, что главной задачей находившихся на полигоне было обеспечение полётов. А точнее – подготовка мишеней. В полутора километрах отсюда ещё находилась «вышка» и, собственно, сам полигон, на котором проходили учебные полёты. Туда, под расстрел, на мишени привозили списанную технику со всего Прикарпатского округа. И эти танки тоже туда везли. Только не довезли, почему-то, а бросили около казармы. А самое смешное я узнал уже сейчас, спустя много лет. Я узнал, что танков изначально было три, а не два. Что приехали они на полигон своим ходом. И что некий прапорщик, который тогда был старшиной (я его не застал) продал один из этих танков в город Чортков. И как вы думаете – зачем? А я вам скажу!!! Он продал его под памятник!!! Мне кажется, тут любые комментарии излишни!!! И, насколько мне известно, танк тот там стоит до сих пор. Советской власти на западной Украине нет. Советского союза тоже давно нет!!! Отношение к событиям 39 – 45 годов ХХ века, в тех краях, далеко не однозначное (в свете объективных исторических причин). А танк, проданный прапорщиком полигона «Сатанов» под памятник стоит в центре города Чортков!!! Не берут его перемены!!! Но вернусь к описываемым мною событиям. Проснувшись утром, без какого-либо, ставшего уже привычным, подъёма, мы выползли на солнышко. Стояла прекрасная погода – бабье лето. Прямо напротив двери нашего домика росла груша, которая и стала нашим лёгким завтраком. Нам даже стало неудобно. Мол, мы тут потягиваемся потихоньку со сна. А «аборигены» полигона, наверное, уже тянут тяжёлую лямку воинской службы. Какого же было наше удивление, когда мы выяснили, что в казарме вообще ещё никто не проснулся. Часа через два выплыл первый боец. Он, похоже, спал на ходу. Лицо его украшали чёрные усы. Кителя не было. На теле была только майка. А на ногах были, почему-то, домашние тапочки. Отзывался этот боец на прозвище «Батя». Позже судьба меня очень тесно связала с этим человеком. Он жил в Москве. Играл на бас гитаре в моём ансамбле. «Работал» со мной вместе в подземном переходе у Павелецкого вокзала. Да я до сих пор поддерживаю с ним дружеские отношения, не смотря на то, что последнее десятилетие он живёт в Германии. Тогда же это был солдат Советской Армии Ян Слуцкер, призванный на службу из города Черновцы. И это был первый человек, которого мы увидели на полигоне, и который провёл для нас обзорную экскурсию. Выяснилось, что на полигоне служат только «черпаки» и «деды». Соответственно никакой дедовщины у них тут нет. Некого гонять. Так же стало ясно, почему пустует домик офицеров. Выяснилось, что офицеров на этом полигоне вообще нет. А кроме вышеупомянутого старшины Иванова, есть ещё исполняющий обязанности командира части – прапорщик Стёпа Цимбал. Только он живёт в соседнем селе, и в части появляется редко. - А где же офицеры?» – спросили мы. - Да был тут у нас капитан. Командир части. Да его из армии выгнали - ответил, зевая, Батя - Он нажрался как-то, спрятался за баней, и стал по нам из ружья стрелять. - Как из ружья стрелять? – нашему удивлению не было предела. - Да так. Из ружья. Мы за бочкой с водой от него спрятались. Не верите? Можете пойти посмотреть. На бочке до сих пор следы от пуль есть. - И что? Чем это закончилось? - Да чем? Его Саид скрутил. Он подполз к нему сзади, скрутил и ружьё отнял. - И что дальше? - А дальше мы его связали и вызвали по рации кого-то из округа. Он у нас несколько дней связанный лежал, пока за ним не приехали. - Ну а вам-то ничего не было? - А что нам может быть? Что тут вообще может быть (усмехнулся Батя). Меня как-то пытались на губу посадить. - За что? - Да приехал тут с проверкой генерал Болдырев. Он иногда сюда на охоту приезжает. Да и нашёл у меня в тумбочке гражданку («Гражданка» - это гражданская форма одежды). Посадил меня и Алика Жоломанова к себе в машину. И отвёз в Чортков. У Алика тоже чего-то нашли. В Чорткове сдал нас. Сказал, что бы нас на губу посадили. - Ну и как на губе? – поинтересовались мы - Да на какой губе? На губе мест не было. Мы пришли туда, а нам говорят: «Идите отсюда. На губе мест нет. Мол, приходите завтра». Мы каждый день туда ходили. Просили – посадите нас на губу. А нам говорят: «Мест нет». Вот мы и гуляли по всему Чорткову. В столовой нас не кормили. Деньги у нас кончились. Мы собирались на общественном транспорте до полигона добираться. - Добрались? - Да нет. Машина с полигона пришла. Геша приехал за продуктами. Мы с ним назад и уехали. А вы говорите за капитана. За капитана нам только спасибо сказали. Хотя не знаю, что бы мы делали, если б не Саид. Через несколько минут мы увидели легендарного Саида. Он тоже выплыл из казармы, примерно в такой же форме одежды, как Батя. Это был Башкир, славянской наружности. Звали его Саитгалиев Равиль. Родом он был из Башкирского города Салават. И представлялся – Рома. Но представляться он мог хоть Васей. Называли его, всё равно – Саид. Очки на его лице придавали этому самому лицу черты интеллигентности. Тело было спортивного, даже можно сказать, атлетического сложения. Со спортом он, явно, дружил. И, как потом выяснилось, драться умел хорошо. Что и помогло ему справиться с опальным капитаном. - Батя, ты сегодня вечером в село идёшь? – поинтересовался Саид - Не знаю – лениво ответил Батя – а что там будет? - Да в Раштовцах свадьба. В Борках танцы в клубе. В Заречье тоже свадьба, вроде бы. Мне Челентано сказал. Мы с Миколой идём. - Ну, я тоже иду – сказал Батя – А Ваня идёт? - Не знаю - сказал Саид – надо у него спросить. - А вы идёте с нами? – спросил Батя, обращаясь уже к нам. Такого расклада мы даже представить не могли. И потому замешкались с ответом. - И куда спешишь? Земля круглый! – это на пороге показался тот самый Алик Жоломанов, который вместе с Батей пытался сесть на губу. Это был киргиз, среднего роста и очень плохо говорящий по-русски. Брошенная им, при виде нас, фраза была, чуть ли не единственной, которую он знал. Позже проснулся наш капитан. Он и обозначил нам основную цель нашего пребывания на полигоне. Нам нужно было построить домик, рядом с вышкой. Это в полутора километрах от части. В лесу. Я уже упоминал об этом раньше. Домик этот предназначался для «руководителей полётов». Оказывается, что когда проходят полёты, то руководить ими приезжают офицеры в не маленьких званиях. Руководят же они весьма условно. Чаще руководит полётами солдат, по имени Боря. Который, как отшельник, живёт на этой вышке. Был он родом из Узбекистана. И звали его, на самом деле, совсем не Боря, а Бахтиёр Джаббаров. Но называли его все Борей. Не Борисом, а именно Борей. Приехавшие же, для руководства полётами, офицеры уходили в лес на охоту. И иногда возвращались с добычей. Кабанов, лис, зайцев и разной другой живности в этом лесу водилось много. Вот для этих самых офицеров мы и должны были построить домик, рядом с вышкой (предполагаемым местом их дислокации во время полётов). За следующие полтора года моей службы на полигоне этим домиком, по назначению, так никто и не воспользовался. Но в моей судьбе, и в моей романтической истории с Машей (ради которой я и затеял написание сего труда) он сыграл определённую роль. Чуть позже мы познакомились с остальными обитателями полигона. Это был достаточно дружный коллектив. Особенно мне приглянулся добрый и мягкий человек, по имени Ваня. Фамилия у него была – Гроо. Батя называл его: «Ваня Гр, два нуля». Он был из Кемерово. А по национальности – немец. Потомок тех самых пленных немцев, посланных Иосифом Виссарионовичем Джугашвили на п.м.ж. в Сибирь, после победы Советского Союза над Германией, в 45-м году. Ещё обратил на себя внимание боец, по прозвищу «Челентано». Он был из под Орла. Я уже писал об этом. Из города Кромы, Орловской области. Звали его – Андрей Жолудев. - Ты из Москвы? – спросил меня он при первом знакомстве. - Да – ответил я - Ура – сказал Челентано – земляк! Я твой земляк! - Здорово – обрадовался я – я с Варшавки. А ты откуда? - А я из Орла – ответил Челентано. «Ничего себе земляк» - подумал я про себя, но ничего не сказал. - Ты, я слышал, на гитаре играть умеешь? – продолжал спрашивать Челентано. - Ну, да. Умею не много. - Я тоже умею – похвастался Челентано – и ещё Батя неплохо играет. А ты знаешь песню «А ну-ка сделайте мне фотку, мой сержант»? Я не знал такой песни, чем очень расстроил Челентано. Позже я услышал её. Пел эту песню Александр Розенбаум. Ни про какого сержанта там речи и не шло. Начинается эта песня со слов «А ну-ка сделайте мне фото месье Жан». Но самым ярким и громким явлением на полигоне был Стёпа Чёрный. Любимая его приговорка была «Не в обиду – сахар белый». Другие же обитатели полигона передёргивали её, говоря: «Стёпа Чёрный, сахар белый». Чёрный – это была его настоящая фамилия. Родом он был из Северного Казахстана (Актюбинская область). Такой – потомок яицких казаков. Добрый, открытый и громогласный. Позже наш звукорежиссёр Бигыч (Миша Гришин), в некоторых своих проявлениях, напоминал мне Стёпу Чёрного. Был этот Стёпа на полигоне поваром. - Есть кто молодой? - спросил громко Стёпа, увидев нас. - Я молодой. Один – ответил я - Ура! – воскликнул Стёпа – будешь со мной поваром. Тут разрушился весь стереотип, созданный поговоркой «подальше от начальства, поближе к кухне». Раньше я думал, что при кухне быть хорошо. Но на полигоне было по-другому. Кухня - это было единственное место, где приходилось работать. Все остальные солдаты целыми днями ничего не делали. Только водители (Геша и Челентано) иногда куда-то ездили. А повар был вынужден готовить еду и в будни и в выходные. «Мне надоело одному работать» - сказал Стёпа. Так я стал поваром. Удивительно то, что для этого было достаточно одного желания Стёпы Чёрного. Повар на полигоне «Сатанов» должен был быть ещё и волшебником. В крайнем случае – фокусником. Надо было уметь варить суп из топора, кашу из воздуха, пюре из запчастей ЗИЛа 157. Дело в том, что за продуктами в Чортков машина с полигона ездила два раза в месяц. Там я и узнал, сколько продуктов является нормой на один день солдата. Куда же эти продукты девались в учебке? Видимо тамошние прапорщики в продуктовые магазины не ходили вообще. Их дом всегда был, и без того, полная чаша. На полигон же привозили весь паёк, полностью. Два раза в месяц мы разгружали кучу коробок с тушёнкой, маслом, крупами, картошкой, чаем, и т.п. С этого дня начинался праздник. Пир, на весь мир. Уход продуктов никто не контролировал. Каждый день, после отбоя мы жарили себе картошечку, разогревали тушёнку, пили чай с бутербродами. «Давайте потрапезничаем» - любил говорить сержант Микола Денисович. В связи с этим нерегламентированным потреблением продуктов, эти самые продукты заканчивались значительно раньше, чем они должны были это делать. Позже, приемники Стёпы Чёрного по посту – повара полигона Виталик и Камиль пытались как-то упорядочить потребление пищи. И, в принципе, им это удавалось. Но Стёпа Чёрный на такую фигню не зарубался. И продукты регулярно заканчивались. Причём – все. Готовь, из чего хочешь. Жрать ребята хотели сильно, и ходили на дело. Куриц в селе воровали. Картошку с колхозного поля выкапывали. Зайцев на поле ловили. Один раз была уникальная рыбалка. В окрестностях временно спустили водоём. Я не знаю природу происхождения этого водоёма, и почему его можно было так легко спустить. Но, факт остаётся фактом – водоём спустили. Воды в нём осталось по щиколотку. Так что рыбу можно было ловить руками, как на Дальнем Востоке, когда она на нерест идёт. Днём водоём охраняли, что бы эту самую рыбу никто не ловил. Но мы поехали ночью. Геша светил из фароискателя. Это такой фонарь был на 157-м ЗИЛе, на крыле. А все остальные, по колено в воде и в грязи (дно было илистое) хватали рыбу, кто сколько сможет. Улов был большим. Заполнили все, имеющиеся в наличии, вёдра. Командовали рыбалкой – старшина Иванов, и наш капитан пересылки. Мы, со Стёпой Чёрным, её потом и готовили на кухне. Кухня находилась в домике казармы, сразу справа от входа. Еду мы варили на настоящей русской печке, с двумя конфорками. Был ещё газовый баллон и газовая плита, но газ постоянно заканчивался. Печка же работала исправно. Причём служила она только для этих целей. Обогрев дома был доверен другой системе. В подвале была «кочегарка», работающая на солярке. Она подогревала воду, которая в трубах циркулировала по всему зданию. Зимой за этой системой надо было особенно тщательно следить. На чердаке воду подливать. А в подвале смотреть, что бы этот керогаз не погас. А то вода в трубах замёрзнет, и тогда - кранты. За свою недолгую практику поваром на полигоне я, случайно, изобрёл рецепт каши от Судзуки. Очень вкусно. Пальчики оближешь. Милые домохозяйки, записывайте. Дарю рецепт. Когда, в очередной раз, стали заканчиваться продукты, мне надо было приготовить ужин. Оставалось немного риса и немного гречки. Я понял, что ни той, ни другой крупы на всех не хватит. Что же делать? И я их смешал. Риса и гречки было примерно поровну. Получилось обалденно вкусно. Когда я потом с кем-нибудь делился этим рецептом, то мне говорили: «Ты что? Они же разное время варятся?». Ерунда полная. Мешайте, ровно впополаме, и варите. Эту кашу вкуснее делать с тушёнкой. Разжариваешь на сковородке лук и тёртую морковку, что бы подрумянились. Потом кидаешь на эту сковородку тушёнку. Разогреваешь её, перемешивая с луком и морковью. И выливаешь в нашу рисо-гречневую кашу. Очень вкусно, поверьте мне. Где-то, через неделю нашего пребывания на полигоне, капитан и старшина Иванов (они подружились друг с другом) повезли нас вечером на танцы, в клуб села Красне. «Красне», в русском произношении звучит как – «Красное». Хотя слово «Красное» по-украински – «Червоное». В этом Красне состоялся мой первый концерт на зрителя. У них в клубе были две подключенные электрогитары, и микрофон на стойке. И местные стали спрашивать – могут ли солдаты сыграть? А чего же не сыграть? Мы с Батей взяли по гитаре. Только усилок, куда они были включены, был в другой комнате. Колонки были выведены в общий зал, а усилок находился за стенкой. Шнура, от моей гитары, хватило на то, что я встал с микрофоном в дверном проёме. А у Батиной гитары шнур был короче, и он остался невидим, для зрителей, в той самой комнате. «Я буду долго гнать велосипед» - не совсем мотивно запевал я. Надо ли говорить, что я тут же стал героем всех местных девчонок. Для танцев я выбрал одну из них, по имени Оксана. Но официального выезда на танцы нам было мало. Аборигены полигона ходили в самоходы, почти каждый день. Мы быстро подхватили этот дух свободы, и стали тоже сваливать в самоволки. Причём, расстояния нас не пугали. Мы с Кочетом махнули в это самое Красне. Пешком до него было километров пятнадцать, если не больше. Но там же ждала Оксана!!! Этот самоход, чуть не закончился дракой. В перерыве, между танцами с Оксаной, местные хлопцы отозвали меня, вывели из клуба, и стали наезжать. Мол, что бы я не танцевал с их девчонками. Их было несколько человек, а я один. Я подумал, что кранты мне пришли, как вдруг увидел бегущего ко мне Кочета. Ну, думаю, вдвоём мы справимся. Расправил плечи, снял ремень (зажав его в руке за один конец) и приготовился драться. Посмотрел ещё раз в ту сторону, а Кочета нет. Как сквозь землю провалился. Драки, к счастью, не состоялось. Мой грозный вид, с ремнём в руке, малость остудил буйные головы местных хлопцев. Так куда же делся Кочет? Выяснилось, что он действительно провалился сквозь землю. А точнее, когда он ко мне бежал, то упал в темноте в какую-то яму. Еле выбрался потом от туда. Вот так, не отслужив ещё полгода, я стал ходить в самоходы. Чаще всего я ходил с Кочетом, Славой Лыковым и Римасом Разминасом. Люблю огонь, он разрушает Но, дарит свет, несёт тепло. В огне невиданная сила Он чистоту в полях творит. Так пусть горит всё то, что сгнило Всё то, что высохло, горит. Моя нездоровая привязанность к огню, которая стоила Скнилову сгоревшей курилки, овощесклада, и баночки с маслом около склада ГСМ, селу Малые Борки (Гусятинского района, Тернопольской области) обошлась огромной сожженной скирдой сена. Малые Борки – это было ближайшее село, от нашего полигона. До него по полю было два километра. На почтовое отделение этого села и приходила вся наша корреспонденция. Туда же и пришла посылка Кочету, из дома. И мы с ним пошли за ней. По дороге назад сели отдохнуть у этой скирды. Кочет закурил. Я говорю: «Давай скирду подожжём?». Мы посмеялись, но скирду поджигать не стали. Подожгли маленькую кучку сена, лежавшую неподалёку от неё. Их там было много раскинуто. Мы подожгли самую крайнюю, лежавшую в приличном отдалении. И пошли. Тушить её не стали. Решили, что сама потухнет. Ну, а если не потухнет, и огонь перейдёт на скирду – значит судьба. Отойдя с полкилометра, мы обернулись. Всё нормально. Огня нет. Значит, всё потухло. Дальше дорога спускалась вниз, и скирда пропадала из видимости. Когда же дорога снова поднялась вверх (прямо у самой части) мы снова посмотрели назад. Скирда полыхала!!! Она была объята огнём вся!!! Тушить её было бесполезно. Мы увидели, как по полю, из села, едет машина Челентано, со старшиной Ивановым. Увидев полыхающую скирду, они развернулись, и помчались в деревню, за пожарной машиной. Та приехала достаточно быстро. Но толку в её приезде уже не было. Мы с Кочетом никому тогда не сказали, что это мы подожгли скирду. В части все видели, что когда она загорелась, то мы были уже около казармы, далеко от скирды. Горела она три дня. Через день был приказ. Первый мой приказ, когда меня перевели из «духов», в «слоны». Потом мы всю ночь этот приказ отмечали, принесённым из села самогоном. Где-то посередине сабантуя Кочет отозвал меня в сторону, и, показав в сторону скирды, с гордостью сказал: «Смотри! Горит!». Работа, по строительству домика, подходила к концу. Мы все понимали, что скоро наше пребывание на полигоне закончится. И нам придётся продолжать нашу службу в Чорткове. В один из дней на полигон опять приехал генерал Болдырев. Я находился на кухне, один. Все остальные были на работе. «Пересылка» строила дом, а аборигены обслуживали полёты. Генерал Болдырев зашёл на кухню, в сопровождении старшины Иванова, и спросил у меня – как дела? Я ответил ему, что всё хорошо, и что я хочу остаться служить на полигоне. - А кто ты, по военной профессии? – спросил меня генерал Болдырев - Водитель – ответил я. - Вам, как раз, водители нужны? – сказал генерал Болдырев уже не мне, а старшине Иванову. Тот утвердительно кивнул, и генерал пообещал отдать в полку нужные распоряжения на этот счёт. Через какое-то время командировка нашего капитана на полигон закончилась. Уезжая, он сказал, что попросит в Чорткове, что бы вся пересылка осталась служить на полигоне. Тем более что все этого хотели. Долго такая ситуация, что в воинской части нет ни одного офицера, продолжаться не могла. И вот приехал новый командир, направленный сюда из Оренбургской области, навести порядок. Им был – капитан Горбенко. Самой характерной его чертой было то, что в слове «кидай» он делал ударение на букву «и». А, вместо «залезай», говорил – «залази» (ударение также на «и»). «Давай, кИдай, кИдай - говорил он – кИдай и залазИ в кузов». Капитан Горбенко обозначил сразу, что он намерен на полигоне навести железный порядок. На удачу, основное количество аборигенов, уходило в ближайшие месяцы на дембель, и можно было набрать новых, неиспорченных полигоном, бойцов. А что касаемо «пересылки», то мы уже почувствовали вольный дух полигоновской жизни. Поэтому, капитан Горбенко сказал, что из пересылки он здесь не оставит никого. И в скором времени, достроив домик, мы уехали, проходить остаток службы, в Чортков. Это было грустное событие. У всех ребят с пересылки остались о полигоне добрые и хорошие воспоминания. А у Кочета, кроме того, память на всю жизнь на лице. Он, не задолго до этого, налетел лицом на колючую проволоку, которой был огорожен «автопарк». Как он тогда закричал! Он не заметил один столб. В темноте ему показалось, что он идёт мимо. Что все столбы с колючкой от него справа. А колючка была прямо перед лицом. Он даже отлетел назад, отпружинив. И рваные шрамы покрыли его лицо. Я встретил Кочета совсем недавно. Прошло двадцать лет, а следы от тех шрамов до сих пор видны у него на щеке и губе. Прибыв в Чортков, мы пошли в штаб, что бы нас распределили по ротам. Каждый говорил свою фамилию, и ему сообщали, где он будет дальше проходить службу. Дошла очередь до меня. - Судзиловский – озвучил я свой фамилий. - Судзиловский? Ты у нас не служишь. По личному приказу генерала Болдырева ты будешь продолжать службу на полигоне «Сатанов». Как же я тогда благодарил в своей душе Болдырева!!! Я просто готов был его на руках носить!!! Спасибо тебе, товарищ генерал!!! Так я заочно больше никогда никого не благодарил. Разве только один раз Батьку Лукашенко. Когда мы с друзьями, в середине девяностых, незаконно пересекли на байдарках границу Белоруссии, совершенно забыв о существовании этой границы вообще. А в Полоцке, на наш вопрос – «что же делать?», нам сообщили, что несколько дней назад Батько Лукашенко таможню отменил. Спасибо тебе, Батько, что нам не пришлось плыть против течения. Спасибо тебе, генерал Болдырев, что остаток своей службы я провёл на полигоне «Сатанов». Я довольный пошёл, вместе с Кочетом, в его новую казарму. Там нас встретил прапорщик, по фамилии Стец. Этот прапорщик Стец «полюбил» меня, с первого взгляда. Узнав, как моя фамилия, он сказал мне, что научит меня нормально служить. Что выбьет из меня всё, чем я пропитался на полигоне. Что сделает из меня настоящего бойца, и докажет мне, что служба не мёд. Я слушал его, усмехаясь. Я уже знал, что не задержусь в Чорткове. А прапорщик Стец этого ещё не знал. Но и я ещё не знал тогда, что судьба меня вновь сведёт с этим человеком. За время моего второго пребывания в Чорткове я не раз вспоминал рассказ Бати про то, как он ездил на губу. Меня не хотели кормить в столовой. Ребята делились со мной своей едой. Мне не предоставили койку в казарме. Я спал на каких-то шинелях к каптёрке. Я, также как ранее Батя с Аликом, ждал приезда машины с полигона, а Чортков меня за своего не считал. Я мог ходить - куда угодно и когда угодно. И никого не интересовало – где я сплю и что я ем? И вот приехал, ставший уже родным, ЗИЛ 157. В котором сидели, не менее родные, Геша Протасов и старшина Иванов. Ура!!! Я помог им загрузить продукты и бельё, которое они получили. Залез в кузов. Сел на это самое бельё, и уснул. Когда мы приехали на полигон, то было уже темно, хоть глаз коли. Старшина Иванов и Геша вышли из машины. На крыльце сидел Стёпа Чёрный. Я спрыгнул с кузова. - А это ещё кто? – громко спросил Стёпа потому, что ничего не было видно – Судзуки, ты что ли? - Я!!!!
КНИЖКА "Точка Невозврата" - начало Официальный сайт группы SOZVEZDIE - Вход
|
|||