Глава 24 – «Третий Рим»

 (скачать двадцать четвёртую главу в Word, в zip архиве можно здесь)

    В аэропорту «Шеремьтьего-2» меня встречала Света, с большим букетом жёлтых пушистых цветов. Не знаю почему, но я чувствовал, что Света меня встретит именно с цветами.

- Я так и думал, что ты с цветочками меня будешь встречать – сказал я ей.

Мимолётного взгляда на Свету было достаточно, что бы понять, что от её былого равновесия не осталось и следа. До этой моей поездки в Стамбул она более-менее спокойно относилась к sms-общению с Машей даже тогда, когда этого sms-общения стало слишком много.

- Я почему-то была уверена, что всё равно перевешу в твоей душе эту Машку – говорила она.

Когда как-то Свету спросила её мама, какая она из себя эта Маша, то Света смеясь, ответила:

- Я красивее!!!

Я с огромной благодарностью относился к такому её пониманию моих чувств, и к тому, что мне не приходится наблюдать унизительные сцены ревности. Я нисколько не оспаривал (и вслух, и мысленно) что Света и лучше и красивее. Она всегда была для меня самой лучшей и самой красивой. Но какая-то непреодолимая сила всё это время тянула меня к Маше. А после моего с ней стамбульского свидания стала тянуть ещё больше. Я не знал раньше такой силы и такого чувства. Либо хорошо забыл о нём. И сейчас я не мог и не хотел с ним справиться. Маша тоже для меня стала самой лучшей и самой красивой. И в моей голове появилась доселе чуждая для меня мысль, что я люблю сразу двух женщин.

- В природе такие случаи известны – написал мне по почте Батя (Ян), когда я позже сообщил ему об этом.

Меня, прилетевшего из тёплого Стамбула, встретило холодное осеннее утро Московского региона. Мы сели в машину. Было ещё очень рано, потому мы успели почти без пробок преодолеть город Химки, и окунуться в Москву.

Москва конца двухтысячных (или как принято говорить – нулевых) сильно отличалась от Москвы конца восьмидесятых, которую я описал в конце первой части этой книжки. И от Москвы девяностых она тоже отличалась. В девяностых мой город превратился в огромных и хаотичный рынок. Торговали всем, все, и повсюду. Выглядело это всё достаточно неухожено. Я бы даже сказал, что выглядело это грязно. Особенно в начале этих самых, как теперь принято говорить, «лихих» девяностых. При выходах со станций метро, в подземных переходах, на автобусных остановках, на импровизированных ранках валялись пустые коробки, из под недавно проданного товара, упаковочная бумага, да и просто разный бытовой мусор. Торговали на лотках, столах, перевёрнутых ящиках, и просто с рук. Постепенно эти рынки разрастались и стали иметь более-менее обозначенные границы. Промышленные же предприятия и бывшие институты порой производили удручающий вид. Их опустевшие здания сдавались под офисы и склады. Пустые огромные обшарпанные коридоры этих построек постепенно забывали некогда обитавших здесь советских инженеров и конструкторов. Над Москвой витал легкоуловимый дух анархии. Который многими (в том числе и мной) воспринимался как дух свободы и демократии. Было внутреннее ощущение безнаказанности вырвавшегося из клетки человека. В тоже время присутствовало  постоянное чувство нестабильности. Но чувство, что всё зависит от тебя, и ты сам можешь всё построить и стабилизировать, многим помогало.  Ностальгия по Советскому Союзу и по восьмидесятым тогда ещё не витала в воздухе, как теперь.

   Постепенно Москва приходила в себя, после стресса начала 90-х, и украшалась. Рынки, один за другим, переезжали в новые, специально построенные для них, здания и практически умирали. Так случилось и с легендарной Горбушкой. Только Черкизовский рынок оставался долгое время отдельной страной в большом городе, являя собой пережиток девяностых. Благодаря ли бессменному мэру Юрию Лужкову, или не только ему, но в Москве один за другим стали появляться новые трасы, развязки, тоннели, магистрали. Самым ярким примером тому явилось, так называемое, третье транспортное кольцо, только один тоннель которого (под микрорайоном Лефортово и рекой Яузой) длится три километра. Но в гонке, между строительством дорог и развязок, и растущим парком московских машин явно выигрывает второй. Несмотря на то, что нынешние дороги во многих местах не идут ни в какое сравнение с дорогами восьмидесятых и девяностых, пробок меньше не стало. Напротив, их стало значительно больше. Если выехать в будний день часов в девять утра, то в пробку можно встать сразу же, во дворе. Не говоря о счастливой возможности припарковать свой автомобиль вечером, возле дома. Это удаётся не многим везунчикам.

Привычный мир микрорайонов

Где пробки даже во дворах

Где два десятка миллионов

Живут в квадратных конурах

Нам, в том макрорайоне спальном,

Друг к другу незачем идти

Мы сетью связанны локальной

Мой ник – «Судзуки», в той сети

Здесь завтра – В щупальцах заторов

Сегодня – время каверов

Здесь ночью будит рёв моторов

Стриттрейсеров и байкеров

Здесь каждый третий житель – инок

Здесь пересадочный вокзал

Мой город - как огромный рынок

Точнее - как большой базар

А он считает всё, не отходя от кассы

А он не ведает, но всё равно творит

Он жёсткий, как металл. Он ломкий, как пластмасса

Он грязный, как асфальт. Он с горечью, как дым

Вокруг тебя   -----   Третий Рим.

Да, наш Третий Рим… Наша Москва в конце нулевых так и осталась пересадочным вокзалом почти всех направлений, к тому же ещё и оптовой базой регионов России и, так называемого, ближнего зарубежья (бывших республик Советского Союза). А самое главное – в ней очень мало осталось москвичей, в процентном соотношении относительно всех жителей столицы. Москвич, даже во втором поколении, это, наверное, каждый двадцатый обитатель этого мегаполиса. Не говоря уже о москвичах в третьем поколении. Точную статистику я не знаю, но мне кажется, что соотношение примерно такое. Поэтому когда мне где-то говорят, как кому-то не понравились москвичи, то я всё время отвечаю, а не из вашего ли городка те самые москвичи,  которые так вам не угодили?

  На самом же деле Москва очень гостеприимный и добродушный город. Раскрыв свои широкие объятия она всех принимает и засасывает. Тем самым, раздуваясь во все стороны. МКАД (Московская Кольцевая Автомобильная Дорога) давно уже перестала обозначать границы этого огромного мегаполиса. Во все стороны располагаются огромные микрорайоны, вырвавшиеся наружу из этого транспортного кольца (Митино, Жулебино, Новокосино, Бутово, Солнцево, …). По официальным данным последней переписи в Москве живёт более 10-ти миллионов. Правда, я не знаю, как там они переписывали? Меня, к примеру, не переписали. И большинство моих знакомых – тоже. Хотя показывали нам по телевизору переписчиков, ходящих по квартирам. Я думаю, что эту цифру можно смело умножать на два. Не говоря о москвичах, которых просто забыли переписать, в нашей столице обитает огромное количество незарегистрированных приезжих, работающих в разных местах, и снимающих здесь жильё. Только среди моих знакомых таких людей десятки. Едва ли не больше, чем тех, кто прописан в Москве. А если мы вспомним о так называемых «гастарбайтерах» - выходцев из бывших республик Советского Союза (Таджикистана, Узбекистана, Молдавии и т.п.). Они торгуют на рынках и в палатках, работают на не престижных работах, при этом живя по 40 человек в одной квартире, или в подвалах и подсобных помещений предприятий. Да, чего уж там Республики Советского Союза? А сколько в нашей резиновой Москве живёт Китайцев, Вьетнамцев? Не говоря уже об огромных городах, находящихся рядом со столицей, и живущих с ней общей жизнью. На школьных уроках географии это называлось «городская конгломерация». Каждый из этих городов был бы областным центром, если бы располагался где-нибудь в Сибири. Химки, Мытищи, Люберцы, Долгопрудный, Балашиха, Красногорск, Реутов, Подольск, Щербинка, Климовск, Троицк, Обнинск, Лобня, Домодедово, Королёв, Железнодорожный, Дзержинский (Угреша), Видное, Лыткарино, Жуковский, Раменское, Апрелевка, Звенигород, Дедовск, Истра, Сходня, Пушкино, Фрязино, Щёлково, Ногинск, Электросталь и многие другие. Ежедневно их жители пополняют собой огромную человеческую массу обитателей Москвы. Ибо именно в этой самой Москве почти все они и работают.

  Не смотря на всё это в двухтысячных (или нулевых) годах Москва стала очень красивым и нарядным городом. Поездив немного по миру, я могу с уверенностью сказать, что столица России представляет собой один из самых красивых и нарядных городов нашей планеты. Она выглядит нарядно даже в серые будни. А что касается праздников, то проникаешься гордостью и глубоким удовлетворением, передвигаясь по центру сверкающей столицы, где можно неожиданно встать в пробку, даже в три часа ночи.

Вот такая она – наша Москва конца нулевых. Вот такой он – наш Третий Рим. И ни в какое сравнение он не идёт с, передавшим ему эстафетную палочку, Вторым Римом –  южным и тёплым Стамбулом.

  Я обещал написать Маше sms-ку, как только приземлюсь в Москве. Но телефон мой полностью разрядился ещё в Стамбульском аэропорту. Сев в машину, я тут же сунул его в зарядку. Но тут выяснилось, что на счету кончились деньги. Ещё бы!!! Я же слал sms-стихи по международному роумингу из Турции, через Россию, назад в Россию и ещё в Украину. В результате sms-ка Маше, говорящая о том, что я нормально долетел и приземлился, никак не хотела уходить, и я начал нервничать. Остановившись у круглосуточно работающего торгового центра, рядом с моим домом, я положил деньги мне на счёт. Оказалось, что в Стамбуле я ушёл в большой минус, и денег пришлось положить много. Но sms-ка, которую я заготовил ещё в самолёте, куда-то пропала во время тщетных попыток её отправить, и я стал писать её заново, в машине около подъезда, вместо того, что бы подняться домой. Короткими сообщениями я не мыслил. Я писал полотнами.

- Дима, пойдём домой – ласково сказала мне Света.

- Подожди! Дай написать! Иди одна! Я сейчас приду! Уйди отсюда! – нервно ответил я.

Мы, как правило, срываем свои нервы на самых близких нам людях. На тех, чью нервную систему мы напротив должны беречь. Так поступил я и в этот раз. Света даже заплакала тогда, и пошла домой одна. А ведь она не спала всю ночь! Встречала меня! Приехала в аэропорт задолго до прилёта моего самолёта! Купила цветы! Ждала меня и скучала! Да и вообще, я должен был быть ей благодарен за то, что так  легко отпустила меня на свидание с моей первой любовью. Кто ещё на такое способен? А?

Своим поступком Сета показала, что любит меня не для себя, а для меня. Мы все эгоисты. Мы все живём для себя и любим для себя. И я в том числе. Чувство любви вообще эгоистичное чувство. А из него вытекает ещё более эгоистичное чувство – чувство ревности. Как это так – моё вдруг не совсем моё? Я знаю всего двух человек, способных любить не для себя, а для другого. И один из них – Света.

  В нашей с ней жизни бывало, конечно же, всё. Один раз она даже чуть не ушла от меня к другому. Ей показалось, что она влюбилась. У меня тогда хватило мудрости и самообладания смириться с этим и всё ей простить. Человек мудреет с годами. А мудрея, он постигает тайны мироздания.  Те, что в философии называются – законы бытия. А постигает он их, как правило, в тесном общении с окружающими. Мудреют все. Кто-то больше, а кто-то меньше. Но, каждый для себя выносит в этом процессе что-то своё, какие-то свои плюсы. Я вот, к примеру, учусь терпимости. И ещё учусь прощать. Я, как и все, раньше говорил эту дурацкую поговорку «Всё прощу, кроме лжи и измены». Жизнь мне объяснила, что надо уметь прощать всё. И ложь, и измену. Если тебе человек дорог, то прощать ему надо уметь всё.

За года, что ты была со мной

Я секретам бытия учился

Отметая в мусор, по одной,

По крупицам всё, чем так кичился.

Всё, что думал – не прощу, простил.

Научился гнуться, не ломаясь.

Ты меня сама теперь прости.

Что опять по осени я маюсь.

  И ещё я научился относиться ко многим, на первый взгляд серьёзным вещам, с иронией. А к своей роли в них, с самоиронией. Умение посмеяться над собой, и помогла мне тогда переварить измену своей любимой жены и всё ей простить.

Ну, вот идея есть – Ага!

Откинув поражение

Она наставила рога.

Вот это украшение!

Ну, всё, готово, милый мой

Теперь ходи, не кашляй.

С такой красивой головой

Так бережно украшенной.

Я всё творила не со зла.

Для жаждоутоления.

Но, не пойму, ты на козла

похож, иль на оленя?

Теперь красивым мне ходить,

Не по помойкам шариться,

Вот, только в транспорт заходить.

Мне те рога мешаются

И не влезаю я в такси

Обшивку портит глобус

Пришлось Степана попросить

Пригнать микроавтобус.

Освободившись от вранья,

Как выйдя из-под арки.

Решил, что очередь моя

Жене дарить подарки.

Ну, что ж, дарить! Довольно слов!

И ждать не нужно случая!

Сначала мы начнём с цветов,

А дальше - как получится.

  Света говорила потом, что уроки той истории помогли ей повести себя правильно теперь, и не устраивать безумных сцен ревности. Что же касается меня, то я тоже пересмотрел своё отношение к уже ушедшему в историю событию. До этого момента я считал, что у меня есть один враг. И это тот человек, что чуть не увёл у меня жену. Я отказывался верить в любые чувства с его стороны, кроме похотливых. Я считал его подлецом, потому что он был хорошо знаком со мной, и пренебрёг этим. Над мнением, что он просто влюбился в Свету, я смеялся и мыслить так не хотел.

  Теперь же я стал думать по-другому, и от этого у меня на душе становилось легче. Я отчётливо понял, что у меня больше нет врагов. Я простил внутри себя всё этому человеку,  а позже даже предпринял тщетную попытку его найти, и сказать ему об этом. Я поверил в то, что он просто сильно влюбился в Свету, и не смог с собой совладать. А ведь в неё можно влюбиться. И можно влюбиться сильно.

  Я думал над тем, что я, по отношению к Машиному мужу Славе, получаюсь таким же подлецом. Он повёл себя, по отношению ко мне, абсолютно корректно. Он впустил меня в свой дом. Никак не оскорбил и не обидел. Дал возможность (пусть в своём присутствии) пообщаться с Машей. А что сделал я, по отношению к нему? Я потом встретился с его женой на романтическом любовном свидании.

  Но, думая об этом, я ловил себя на мысли, что абсолютно не чувствую себя перед ним виноватым. Объективно-то я всё понимаю. Но изменить своё отношение к Маше не могу. А отношение это очень чётко сформировалось и сформулировалось во мне. И звучало оно так: «Она – моя. А со всеми остальными она изменяла мне 18 лет». И статус этих людей, по отношению к ней (муж, жених) не имел для меня никакого значения.

  Считать себя Машиным любовником я категорически отказывался. Равно как и считать её моей любовницей. Всё моё нутро противилось этому определению. Не могут называться любовниками люди, которые собирались жениться и жить вместе. Я был первый у Маши. А все остальные были потом. Значит – она моя. Эти мысли и чувства, как заноза, засели во мне тогда.

  Расставаясь с Машей в Стамбуле, мы прощались навсегда. Ну, или, по крайней мере, надолго. Мы оба видели ненормальность такой ситуации, и оба понимали, что такие встречи не могут продолжаться.

Но, едва переступив порог своего дома, я понял, что непреодолимо хочу опять к ней. Страшная сила тянула обратно так, что меня даже трясло.

  И ещё, мне стало казаться, что я недополучил всего того, что мог бы, и что должен был получить. Я недоговорил с ней. Не нагляделся на неё. Рассказав ей о себе, я так и не узнал, что же было с ней все эти годы. А главное чувство, одолевавшее меня, было вот какое: Сейчас я попробую правильно его описать: Дело в том, что во мне в эти месяцы вновь проснулась обида за то, что Маша тогда так и не стала моей женой. И я ощутил, что хотел, что бы она побыла моей женой, хотя бы эти три дня. Пусть не в полной мере. Но, хотя бы в роли моей жены, как будто бы мы куда-то поехали вместе отдыхать. Я хотел сходить с ней в кафе. Погулять по Стамбулу. Лечь спать вместе. Я хотел, что бы она, хотя бы на три дня, почувствовала, как это быть моей женой. А я, что бы почувствовал, как это быть её мужем. И только уже в Москве я отчётливо осознал, что этого не произошло. Что Маша прибегала ко мне, в секрете от всех, в перерыве между своими делами, и уходила на ночь. А моя роль была похожа на любовника в шкафу. Только вместо шкафа был номер в стамбульском отеле.

Остро почувствовав всё это, я позвонил Маше уже на следующий день.

- Маша, у меня к тебе одна просьба – сказал я. Не знаю, почему, но я преподнёс это как просьбу. Я почему-то был почти уверен, что она не захочет больше со мной встречаться, воизбежании дальнейшего неуправляемого разворота событий. Мне вообще стало казаться, что Маша немного боится меня. Боится, что я что-то такое выкину, и не смогу вовремя остановиться. Да, если бы не Света, то я давно бы выкинул и давно бы не остановился. Только наличие Светы тормозило меня. Не Света тормозила, а мои мысли о ней. Так, что Маша в принципе правильно боялась. Если бы не было у меня Светы, то я давно бы поехал в Тернополь с целью увезти её оттуда.

Я ощущал опасения Маши, и потому сформулировал суть моего звонка, как просьбу:

- Я хочу ещё раз встретиться с тобой – сказал я.

- Дима, я только об этом и думаю – услышал я Машин ответ.

Я постарался передать ей все свои накопившиеся чувства. Сказал, что хотел, что бы она побыла моей женой, хотя бы три дня. Что бы не убегала от меня, как от любовника, боясь быть застуканной. И мне показалось, что Маша поняла меня. Она сказала, что скоро полетит в Стамбул опять, и мы договорились лететь вместе.

  Естественно, незаметно для Светы я слетать в Стамбул не мог. Я не помню, спросил я у неё об этом до звонка Маше, или после. Но Света вновь разрешила мне. Хотя невозможно было не заметить то, что ей это сделать было очень тяжело. Я понимал мозгами, что должен выбрать какую-то одну женщину. Что невозможно так – любить двоих. А я, именно, любил двоих. Причём, Света была рядом. А Маша – нет. И Света была рядом все эти годы. А Маша – нет. Оттого и тянуло меня со страшной силой в те дни не к Свете, а к Маше. Я с ужасом для себя осознавал, что даже перестал скучать по Свете тогда, когда она уезжала в командировки. Но ничего не мог с собой поделать. Я понимал, что нахожусь в неоплаченном долгу перед Светой за её долготерпение. Но не знал, как мне отплатить ей за это.

Совместно съеденной соли я не считал

Совместно выпитой крови не переплыть

Я не сказал бы, что я от тебя устал

Скорее – просто привык с тобой рядом быть.

На чей-то взгляд я, быть может, и круче стал

А ты, на чей-то, ещё интереснее

Летишь ты в Питер затем, что б соскучиться

А я в Стамбул улетаю, за песнями.

Дорожную сумку я снова пакую

И нету нужды что-то врать, сочинять.

Ты мне разрешаешь любить другую

А ей разрешаешь любить меня.

Кто мне дороже? Родней? Кто любимее?

Что делать – Спать? Молча ждать? Или жечь мосты?

В сто раз ты лучше, мудрее, терпимее.

И красивей, объективно, конечно ты.

И не привык я на всё на готовое.

И лет с тобой больше прожил, чем с нею дней.

Всё это так, только вот нездоровая

Шальная сила меня снова тянет к ней.

И вот, я себя истязая, тоскую

Привычный покой, как кулич, раскрошив

Ты мне разрешаешь любить другую

А я бы, наверное, не разрешил.

Могу сказать, что в эти дни я жил только Машей и только с Машей. SMS-ки полетели в обе стороны, ещё чаще, ещё больше, и ещё откровеннее. Душераздирающие признания в любви пронзали просторы мобильной связи, перемещаясь из Москвы в Тернополь, и обратно. Не редко мы созванивались, и говорили по долгу. Маша вела себя смелее и безрассуднее, чем раньше. И я совершенно отчётливо чувствовал, что она тоже сильно любит меня, очень скучает и хочет встречи. Ничего другого я делать в эти дни не мог. Я был полностью выбит из жизни. Если я не звонил Маше, то писал ей sms-ки. А если она не отвечала, то мне становилось физически плохо. Один раз Маша уехала по делам во Львов, и у неё разрядился телефон. Я писал ей целый день, но не получал от неё никакого ответа. Тогда я решил ехать немедленно в Тернополь. Позвонив её сестре Ирке, я узнал точный Машин адрес, и место работы. Не знаю, почему, но Ирка мне сразу всё рассказала. Выяснилось, что работает Маша на рынке, под названием «Юмакс».  А  живёт в пяти минутах ходьбы от него. Я посмотрел по Интернету наличие свободных мест в поезде, и собрался ехать на вокзал. Но Маша вовремя ответила, и моя поездка не состоялась.

Иногда я ловил себя на мысли, что сознательно или подсознательно хвастаюсь перед ней. Я хотел показать ей, какой же я хороший, какой я уникальный, и как она много потеряла, что связала свою жизнь не со мной. Маша, в свою очередь, тоже хвасталась передо мной. Она делала это не прямо, но все её уловки и «женские штучки» были прозрачны и мне очевидны. Она тоже показывала мне, какая она неповторимая и преуспевающая, прибегая к своим хитростям. И я добровольно и с удовольствием клевал и попадался на них, как астраханский лещ на крючок.

Но я же согласился добровольно

Игрушкой вновь побыть в её руках.

Не редко Маша заставляла меня ревновать. Я понимал, что это женские уловки, но всё равно ревновал. А ревновал я её в то время ко всему. Странное дело – я совершенно не ревновал в тот момент Свету. Она, правда, не давала для этого поводов. Но мне кажется, что даже если бы и дала, то не разбудила бы во мне чувство ревности. А Машу я ревновал ко всему. И, что самое нелепое, я ревновал её к собственному мужу. Мозгами я всё понимал, но ничего не мог с собой поделать. Любое упоминание от Маши о муже ввергало меня в транс. А Маша, как специально, периодически о нём говорила и писала. Я не мог смириться с тем, что она другому мужчине готовит ужин и обед. Что другой мужчина встречает её, когда она приходит с работы домой, или прилетает из Стамбула. А главное, что другой мужчина может назвать её своей.

  Но, если смотреть правде в глаза, то всё это время Маша была моей. И всё это время она была со мной. Хоть и находилась от меня на расстоянии две тысячи километров.

Через какое-то время я уже настолько изучил её, что порой заранее знал, что она мне ответит на то или иное моё письмо, каким словом я сделаю ей особенно приятно, каким заставлю ревновать так же, как она меня. И в письмах своих ей я старался не повторяться. У Маши же было несколько коронных, наиболее часто употребляемых, словечек. Свои положительные эмоции она, почти всегда, выражала словами «Супер» и «Шикарно». А в устной беседе ещё и выражением «мама моя дорогая!!!» Она очень много говорила о своей работе, о «бизнесе», и о том, что крутится она, как белка в колесе, и вся замоталась. Хотя ритм жизни в Тернополе отличается от ритма жизни в Москве, как скорость разгона нового Мерседеса от скорости старого Запорожца.

  Света, в эти дни, продолжала для меня оставаться лучшим другом и опорой. Когда мне было совсем тяжело, то именно она поддерживала меня. Но ей самой было не сладко, и это невозможно было не видеть. Её трясло и лихорадило не меньше, чем меня. Но она держала себя в руках изо всех сил, что бы не совершить какой-нибудь необдуманный поступок. Она вздрагивала от каждой sms-ки и, в конце концов, возненавидела звук моего телефона. Она видела, что со мной происходит, и перестала быть уверенной в том, что если мне придётся выбирать одну женщину из двух, то я выберу её. Но, тем не менее, делить она меня не с кем не хотела, а потому говорила, что бы я, в конце концов, определился. И, если мне так дорога Маша, то что бы я перестал её мучить, и ехал к Маше в Тернополь.

- Я отпускаю тебя – говорила она мне.

Я тоже понимал, что так больше продолжаться не может. Я тоже понимал, что я должен определиться в выборе женщины, с которой мне дальше жить. Что если я живу со Светой, то я должен перестать общаться с Машей 24 часа в сутки. А если мне всё-таки очень дорога Маша, то я должен перестать издеваться над Светой, а оставить её. Но выбор свой сейчас, здесь, в Москве я сделать не мог. Здесь не было Маши, А я уже настроился на ещё одну встречу с ней, и не хотел  смириться с тем, что её не будет. Мне необходимо было ещё раз увидеть её. Хотя бы для того, что бы определиться и сделать свой выбор, с кем мне дальше остаться жить. Об этом я честно сказал Свете. Об этом я сказал и Маше, чем поначалу её обидел. Машу вообще оказалось очень легко обидеть, и ещё легче напугать. Я с ужасом думал о том, что и сам не уверен, что сделаю свой выбор в пользу Светы. Я отгонял от себя эти мысли, но они снова возвращались ко мне. Иногда эти мысли становились вообще абсурдными. Я думал, что если я всё-таки не смогу попрощаться с Машей и снова предложу ей выйти за меня замуж, то ситуацию может спасти она сама, если мне откажет. Света же чувствовала все мои переживания и, порой, формулировала их лучше меня самого:

- Ну, я же была столько лет твоей женой, а Машка нет – говорила она.

Основное ощущение, сопровождавшее меня всё это время, описать очень легко, так как оно было чётко ощутимо: как будто кто-то постоянно давил мне на грудь. Я бы даже сказал, что наступал ногой. Иногда так сильно, что дышать было тяжело.

Так или иначе, но я ждал это второе свидание, как не ждал до этого ничего другого. Но, казалось, всё было против него. Через какое-то время Маша сообщила мне, что возникли проблемы на одесской таможне (через которую к ней приплывал купленный в Стамбуле товар), и пока они не разрешатся, то она полететь не сможет. Что из-за этих проблем на таможне она не может получить одну, купленную в прошлую поездку в Стамбул, коробку. Что, мол, из-за того, что проводила много времени со мной, не успела её вовремя отправить. От этой информации мне стало вообще не по себе. Мало того, что я чувствовал себя виноватым в том, что Маша не может получить купленный ей товар. Так ещё и второе свидание откладывалось на неопределённый срок. Из-за того, что кто-то там закрыл на проверку таможню.

- (sms отправленное) - Кто это сделал, Ющенко? – писал я ей.

- (sms входящее) – Да, солнышко, это Ющенко. А я за него голосовала. И на митинги ходила. А он так нас кинул – ответила мне Маша.

Когда под конец решилась проблема с таможней, и Маша сообщила мне дату своего отлёта (второе декабря), то случились следующие препятствия. За месяц до нового года никому из представителей западноукраинского розничного, так называемого, бизнеса не надо было лететь в Стамбул, и «коммерческий» рейс самолёта был отложен, из-за невыгодности полёта. Да и самой Маше уже совсем не надо было лететь, в целях закупок товара. Единственное, что её туда тянуло, это встреча со мной. Она ждала её всё это время так же, как и я. И также как и я видела, что как будто всё против этого свидания. Что никак оно не складывается. Но, также как и я, она не хотела отказываться от возможности меня ещё раз увидеть.

Самолёт на 2-е декабря был отменён, и Маша написала мне, что если в ближайшие дни самолёта не будет, то встречу придётся отложить на февраль, ибо в конце декабря и в январе никто за товаром не летает. Но, в моём случае, это было невозможно. Мои нервы до февраля не дотянули бы. А главное, что недотянули бы нервы Светы. Ей становилось всё хуже и хуже с каждым днём. Было два варианта: Либо совсем отказаться от второго свидания с Машей. Но от одной этой мысли я начинал умирать. Или нужно было форсировать события, что я твёрдо решил сделать. Я написал Маше, что если в течение недели она не полетит в Стамбул, то я приеду в Тернополь. К счастью, мне не пришлось этого делать. Самолёт с Западной Украины в Стамбул полетел 9-го декабря 2007 года. Маша сообщила мне об этом опять за два дня. А ещё сказала, что летит она специально для меня, вдвоём со своей лучшей подругой, от которой у неё нет секретов. И что сможет провести со мной времени значительно больше, чем в прошлый раз (и днём и ночью).

Я тут же купил билеты на самолёт на 9-е число. В Москве с этим проблем нет. Можно улететь в любой день, были бы деньги. А денег на свидания с Машей я не экономил.

Далее - глава 25 "Второе Стамбульское свидание"

КНИЖКА "Точка Невозврата" - начало

Часть 2 "В Самом Сердце Византийской Империи" - начало

Официальный сайт группы SOZVEZDIE - Вход