Глава 16 – «Москва»

 (скачать шестнадцатую главу в Word, в zip архиве можно здесь)

 

             Утром следующего дня я вышел на перрон Киевского вокзала в Москве. Того самого вокзала, с которого два года назад, коротко стриженного, увезли меня тянуть лямку воинской службы в, ещё не известную мне, Советскую Армию.  «Здесь два года назад провожала нас мать, желторотых ещё салажат» - крутились в голове строчки из известной армейской фольклорной песни. Молча попрощавшись с доставившим меня поездом, который ещё излучал запах Украины, я погрузился в московское метро, пахнувшее совсем по-другому. Пахнувшее по забытому. Но этот запах я вспомнил сразу же. Как будто и не уезжал никуда. Ещё в школьные годы я, прогуливая уроки, катался по московскому метро. Я изучил его тогда полностью. Знал все станции. И очень любил эту подземную транспортную паутину, со своим неповторимым ароматом, со своим микроклиматом, со своей аурой. Я тут же растворился в толпе и стал передвигаться по подземным переходам и эскалаторам  так, как передвигаются по ним только коренные москвичи. Забытая за два года привычка существования в толпе метрополитена, как врождённый инстинкт, тут же вновь вернулась в меня.

Минут через тридцать пять тире сорок я уже поднимался вверх по ступенькам на станции «Варшавская» - станции моего детства и молодости. По её имени мы и называли весь тот район – «Варшавка». Район, о котором я так много рассказывал своим армейским друзьям и куда наконец-то вновь вернулся.

Я не стал в поезде переодеваться в дембельскую форму предполагая, что с патрулём  можно столкнуться и на вокзале и в метро.  К тому же перед кем мне было красоваться? Перед незнакомыми людьми в толпе, которых я больше никогда не увижу? И которые точно не обратят на меня никакого внимания. Люди по утрам в московском метрополитене едут на работу. Они заняты своими мыслями и проблемами. Они сливаются в единую массу, в которую я и влился вновь в тот день. 

  Но по своему родному району я хотел пройтись героем. В ушитой и перешитой, сделанной и переделанной дембельской форме, на подготовку которой ушло так много времени в последние месяцы моей службы.

Я перешёл по подземному  переходу на другую сторону железнодорожной платформы «Коломенская», которая находится рядом с метро «Варшавская». С той стороны платформы сейчас располагается мелкооптовый продовольственный рынок. Но тогда там не было ничего. Так называемая «промышленная зона», где днём было тихо и безлюдно. Только где-то раз в час на конечную остановку приходил рейсовый автобус, который собирал и развозил сотрудников  рыбокомбината и других предприятий. Вдоль железной дороги росла полоса вечно грязных деревьев. Железнодорожная пыль для них была родной. И я думаю, что если бы эти деревья пересадили бы в какой-нибудь лес под Вышним Волочком или Валдаем, то они бы там благополучно загнулись в тоске по шуму и грязи Павелецкой железной дороги города Москвы. Вот эти деревья и стали стенами моей раздевалки. Спрятавшись за них, я быстро облачился в свой дембельский наряд, а купленную на Польско-Западноукраинских рынках гражданку убрал в сумку. 

  Домой я шёл по правой стороне Варшавского шоссе. Там всегда много народу, и вероятность встретить кого-то из знакомых была сильно велика. От метро до моего дома полторы автобусных остановки. Можно было, конечно же, проехать это расстояние на автобусе, но я пошёл пешком.

  Как назло, от самого метро, до подъезда моего родного дома я не встретил ни одного знакомого человека. Получается, что я мог бы и не тратить времени на подготовку моей дембельской формы, ибо похвастаться мне ей не перед кем так и не удалось.

   Провожая меня два года назад в армию, мама дала мне с собой ключи от квартиры.

- Зачем они мне там? – спросил я её тогда

- Пусть будет, на всякий случай – ответила мне мама.

- Я их за два года всё равно потеряю.

- А ты постарайся не потерять – сказала мне на это мама – а то вдруг вернёшься домой, а нас не будет.

На удивление, я за два года не потерял эти ключи. Не смотря на то, что одежду, в которой я покинул родной дом, у меня забрали сразу же, в первый день, по прибытии в учебку. Не смотря на то, что за первые полгода службы я сменил пять воинских частей. И не смотря на то, что я четыре раза полностью менял своё обмундирование, но ключи от квартиры всегда оставались со мной.  И сейчас я решил не звонить в звонок, а открыть дверь своими ключами. Что я и сделал. Дома был отец.

 - Ну, наконец-то – сказал он, увидев меня – а мы уже собирались в часть писать, где наш сын? Все вернулись, а тебя нет. Ты где так долго был?

 Всё это он сказал таким тоном, как будто я отсутствовал не два года, а несколько часов. Как будто я вышел в булочную, за хлебом. До булочной идти пятнадцать минут, а я пришёл часа через два. Вот он и спрашивал – ты где так долго был?

 - Да я в Тернополе на несколько дней задержался у знакомых – ответил я.

- Во даёт!  Мать волнуется, а он по Тернополю гуляет – усмехнулся отец.

Мою дембельскую форму он не оценил никак. Ох, если бы он знал, сколько часов я над ней просидел то, наверное, что-нибудь сказал бы по этому поводу. Но мой наряд остался без его комментариев.  А мамы и сестры дома не было. И похвастаться перед ними не удалось. Я вспомнил про моего друга детства – соседа Диму Здорова. Пойду, поздороваюсь, подумал я. Хоть ему похвастаюсь. Но и Здорчика дома не оказалось.  Дверь мне открыла его мама – тётя Лена.

 - Дима, теперь что, так служат? Ты что, у Батьки Махно служил? – громко воскликнула она, в свойственной ей полуодесской манере.

Мой вид просто шокировал её. Ведь помимо отделанного белыми кантиками дембельского ПэШа, висящего ниже всех правил ремня, обточенных сапог, и елё державшейся на самой макушке фуражки, у меня на шее висела огромная сверкающая цепь (как вы помните, от унитаза Чортковского полка), а в ухо была вставлена достаточно большая серьга (Машина булавочка). Да и хаер мой был уже значительно длиннее положенной по уставу причёски.

В этом наряде я вышел на улицу и прошёлся по бульвару, в надежде встретить кого-то из друзей. Мой любимый Черноморский бульвар почти не изменился за два года. Но из знакомых я опять почти никого не встретил. Только Шура Башкин, учившийся со мной в параллельном классе, попался мне на этой прогулке.

- Привет, Судзуки. Отслужил? – спросил меня он.

Я что-то ему ответил, и вернулся домой. Отец сказал, что позвонил маме, и она едет с работы. Мама приехала примерно через час, и мы сели есть на, любимой мной с детства, кухне. Кухня – это вообще самое уникальное место в советских городских квартирах. Нигде не было так приятно коротать время, как на кухне. Я думаю, что мои ровесники помнят это. Мама сказала, что по дороге встретила моего одноклассника Шуру Клейкова.  Он служил в Афганистане, и пришёл на дембель на два месяца раньше меня. Узнав, что я дома, он обещал зайти.

Ближе к вечеру это случилось.

- Знаешь, кого я сейчас встретил? – спросил меня Шура, едва я только успел открыть ему дверь.

- Кого?

- Лысого и Поручика. Они тоже вернулись, и ждут нас в Чертаново. Я сказал, что мы через полчаса будем. Пошли.

И мы отправились на встречу с друзьями. Лысый и Поручик – это были наши одноклассники. Два Алексея. Лащёнов и Борисов. Лысый пришёл на дембель сержантом. Был в армии командиром отделения. А Поручик служил во внутренних войсках и охранял зону. Надо ли говорить, что разговоры были только о службе. Мы делились впечатлениями. Поручик рассказывал, как пил чифир с ЗеКами. Шура про свои приключения в Афганистане. А я про Прикарпатье и про Машу. Был и неизменный тост - за тех, кто в сапогах, который мы потом ещё долго поднимали. А третий тост, по просьбе Шуры, был поднят за тех, кто не пришёл живым из Афгана. Домой я вернулся не совсем трезвый, глубокой ночью и тут же завалился спать.

Вы наверно знаете это ощущение. Когда ты долго где-то находишься, а потом переезжаешь в другое место. И вот на новом месте ты просыпаешься утром, а глаза ещё не открываешь. Это длиться считанные секунды, но мозг твой рисует обстановку, тебя окружающую. Ту, от которой ты уехал недавно. А, открыв глаза, ты вдруг понимаешь, что ты уже не там. Так со мной случалось в детстве, когда я уезжал в пионерский лагерь, или возвращался оттуда. Так со мной произошло и в то утро. Мозг мой проснулся, а глаза ещё не открылись. И я отчётливо представил казарму, лежавшего со мной рядом Прошу, спящего наверху Лёшу, и всю остальную обстановку.

- Скоро подъём – подумал я, открыл глаза и почти выкрикнул одно слово – Дома!!!

Я был дома. Вот это чувство!!! Утром оно захлестнуло меня покруче, чем когда я переступил родной порог. Всё!!! Конец армейской службе!!! Я дома!!!

По привычке, выработанной за два года, я проснулся в семь часов, как на подъёме. Все домашние ещё спали. Где-то через час встал отец.

- Тебе вчера звонила Маша из Тернополя – сказал он.

- Кто? – переспросил я, не поверив своим ушам.

 - Маша из Тернополя.

Такого поворота дел я никак не ожидал. Мысленно я уже смирился с тем, что больше никогда не услышу её голос, как вдруг она звонит мне уже на следующий день, после моего отъезда. Интересно, что же она хотела мне сказать?

- И что она сказала? – поинтересовался я.

- Да ничего. Я ей сказал, что тебя нет. А она попросила передать, что звонила Маша из Тернополя – ответил мне мой папа.

Вечером этого дня меня снова позвали друзья. Вернулся я домой, как и накануне, под утро. А, вернувшись, опять узнал, что мне ещё раз звонила Маша из Тернополя. И на следующий день повторилось тоже самое.  Как назло она звонила именно тогда, когда меня не было. Тогда я решил никуда из дома не уходить и дождаться её звонка. Встречно я позвонить не мог, т.к. Маша жила в общежитии и наверняка ходила звонить мне на главпочтамт. Единственное куда мне необходимо было отойти, это в военкомат. Я должен был явиться туда в течении недели, встать на учёт и получить свой паспорт. Эта процедура должна была занять немного времени. Но я всё же попросил свою сестру о том, что если вдруг опять позвонит Маша из Тернополя, то обязательно сказать ей, что я жду её звонка, и попросить позвонить попозже. Вы будете смеяться, но именно так и случилось. Придя домой из военкомата, я узнал, что мне снова звонила Маша из Тернополя. Моя  сестра долго с ней разговаривала, и попросила Машу обязательно ещё раз перезвонить. Но этого больше не случилось. Хотя я прождал следующего звонка несколько дней, не выходя из дома. Тогда я почувствовал, что мне надо вернуться в Тернополь. Но это было не так-то просто. Ведь я же ещё нигде не работал. И денег на билет у меня не было. Пока я был военным, мне полагался бесплатный проезд в любом направлении. Но теперь эта привилегия на меня не распространялась. И я решил попросить денег на дорогу у мамы.

   Информация о том, что я хочу снова уехать в Тернополь, очень расстроила мою маму. В детстве мы каждое лето ходили с родителями в походы. Иногда в горы, но чаще на байдарках. Два года, пока меня не было, они ходили в походы без меня. А этим летом собирались снова попутешествовать со мной. Мама моя по мне сильно соскучилась. Она специально перенесла свой отпуск на конец июля, что бы я успел вернуться из армии. И моя предполагаемая поездка в Тернополь рушила все её планы. Она попросила, что бы я прямо сейчас никуда не ехал, а всё-таки провёл отпуск вместе с ней и с отцом.

- А вернёмся, и поедешь в свой Тернополь – пообещала мне она.

Так мы и решили. И хотя сердце моё тянуло меня на Западную Украину, я не стал расстраивать свою маму, которая ждала меня два года, и хотела побыть вместе со мной.

    Как и обещал, я написал письмо Гале Гукалюк, в котором я упомянул о звонках Маши. Я просил в нём Галю поговорить с Машей. Узнать, зачем она звонила и что хотела сказать? Ещё я послал письмо ребятам на полигон и уехал с родителями в поход, с твёрдым намерением по приезде обратно незамедлительно отправиться в Тернополь.

Вернувшись же в Москву, я нашёл в почтовом ящике аж три письма. Это были ответы на мои послания от Проши и от Гали. Причём, от Гали письма было целых два. Написанные, видимо, в разное время (одно позже другого).  Эти три письма я сохранил до сих пор. Вот и сейчас держу их в руках и перечитываю заново.

В Прошином письме встречается нецензурная лексика. Я процитирую его здесь, так сказать, с купюрами. Заменю (там, где можно) нецензурные слова на цензурные:

«Привет, Дима! Извини, что задержали с ответом. Сам понимаешь, служба. Письма писать лень. Жизнь у нас всё такая же, всё по-старому. Сегодня привезли Нурумбета. Вроде нормальный, а вроде хрен его знает.… Завтра едут в Чортков, там для нас два «духа», так что «молодых» привезут.

Офицеры также как и были, каждый пидарит по-своему. В общем, всё по старому. Наверное, уже знаешь, что вышло постановление об увольнении студентов из Советской Армии в августе – сентябре. Так что скоро мне домой, наверно.

Малой уже седьмой день ремонтирует (меняет мост) у своей тачки. Ну, помнишь, как мы меняли на вышке у твоей? Вот так же.

С Длинным всё по старому. В общем «мафия» держится. Гарик ходит и спрашивает у нас с Лёшей, кто Диме письмо будет писать. Длинный орёт: «А чё я?». Вот пришлось мне.

Лёша сказал, что ты с Машей помирился, и что Маша собралась за тебя замуж. В общем, я обалдел. Вчера Никита ходил в Товсте, видел Машу. Она нам привет от тебя передавала. Никита видел её опять на этом грёбаном красном «Москвиче», а значит с этим Мишей. А Лёше она сказала, что с ним порвала. В общем, Дима, тебе решать. Подумай ещё, хорошенько. Новостей у нас, сам знаешь, не густо. Так что извини за короткое письмо. Жвачкой я больше пока не давился. Всё нормально.  Привет большой тебе от всех. Давай, пиши. Ждём писем.

По поручению, так сказать, «Мафии».

                         Проша. 18,07,89»

Перечитываю сегодня по новой это письмо, и улыбаюсь. Эх, ребята, ребята. Как же я вас всех любил и люблю. Сегодня особенно отчётливо это ощущается. Проша, Малой, Лёша, Камиль, Рембо, Фусс, Никита, Квадратный, Джафар, Мамед, Гоча, Гусь, Стас, да и все остальные.  Собраться бы сегодня всем. Да ещё бы, что б в том месте. И нагрянуть бы в соседнее село, на какую-нибудь свадьбу, без приглашения. Но, к сожалению это теперь не возможно, потому что я недавно узнал, что мой лучший армейский друг Лёша застрелился, года четыре назад. Что его подтолкнуло к этому, теперь не понять и не узнать. Но встретиться с ним на этом свете, к сожалению, не получится.

Из контекста Прошиного письма можно догадаться о том, что Лёша (в каком-то из самоходов) встретился с Машей. И Маша сказала ему, что помирилась со мной, и собирается за меня замуж. Интересная новость! Тем более что я об этом ничего не знаю. Может быть, именно это она хотела мне сказать тогда, когда звонила и не дозвонилась? Может быть, хотела сказать, что «порвала с этим Мишей», как пишет Проша. Но видимо порвала не совсем, раз «Никита видел её опять на этом грёбаном красном «Москвиче».

Теперь открываю письмо от Гали. Сначала то, которое пришло раньше:

«Здравствуй, Димка! Огромное спасибо, с крепким поцелуем, за письмо. Ты себе просто не представляешь, как ты меня обрадовал. Я чуть не прыгнула, но крикнула, увидев на конверте «Судзуки», когда сестра мне давала конверт. Молодец, Дима. Оказывается, пока не забыл меня. Ты только не обижайся, а то сейчас, наверное, подумал: «Галина, всё, что я говорю – делаю». Это я помню. И нисколько не удивляюсь.

Ты знаешь, у меня не было ещё такого дня, что бы я не вспомнила тебя, вместе с твоими шутками, гитарой и песнями.

А сегодня я решила написать тебе, т.к. очень мне захотелось поговорить с тобой, как прежде.

Сейчас я дома. Делаю с сестрой ремонт в комнатах. Занимаюсь детьми: сестра привезла своих двоих, и брата одного. Брат уехал в Италию, жена по вызову уехала к нему. Им хорошо, отдыхают, а я тут парюсь. Мне некогда даже съездить в часть к Лёше (ты, наверное, удивишься). Да, смешно даже, как учёбы была – так было и время. А как уехала на каникулы …

Просто мама моя вышла уже на работу, сестра завтра уезжает, а детей оставляют на меня. Скучаю со страшной силой за вами (помнишь мою ошибку!). О Маше ничего нового написать не могу, т.к. с ней не встречалась пока. Но в письме к Алёше я передала пускай она ко мне приедет в гости. После разговора с ней я тебе всё напишу.

Захочешь – напиши.

Крепко целую.

Галина.   3,08,89 »

Перечитывая сегодня это письмо, я обратил внимание на большое количество тёплых ласковых слов и поцелуев в мой адрес, со стороны Гали. Странно. Такое ощущение, что у меня с ней был роман, а не с Машей. Но, на самом деле, ничего такого не было. Я вообще воспринимал её, как девушку Лёши. Соответственно, так к ней и относился. Видимо, за пеленой моих тогдашних чувств к Маше я чего-то не замечал.

Помню, как Галя дала мне свой домашний адрес, и сказала, что бы я заезжал к ней в любое время. Будучи в тех краях два года назад я заехал к ней. Как ни странно, я её сразу нашёл. Живёт она в том же селе, где и жила. По тому же адресу. Она меня сначала не узнала. А когда узнала, то и на порог не пустила, мотивируя это тем, что муж дома. Эх, девушки, девушки. Зачем же надо выходить замуж, что бы потом бояться собственного мужа? Ну, да это не моё дело. Хотя я, признаться, расстроился. Говорит теперь Галя только по-украински.  На мой вопрос, может ли она говорить по-русски, Галя ответила, что давно всё забыла. Вот так теперь обстоят дела на Украине с Русским языком! Мне сейчас много людей пишут по Интернету с Западной Украины. Причём, люди разных поколений. Многие из них учили Русский язык двадцать лет назад, и учились на пятёрки. И все они делают ужасные и непростительные ошибки. А вот читая Галино письмо двадцатилетней давности, я обратил внимание на грамотность. В нём практически нет  ошибок. Ни грамматических, ни синтаксических. Я намного неграмотнее писал (и пишу) по-русски. Куда же это всё делось?

Второе Галино письмо (которое пришло значительно позже первого) было короче:

«Привет, Димка! Сделав фотографии, решили тебе отослать их, а заодно написать пару слов. У нас всё нормально, всё по-старому. Вот сейчас гостюем у Вики. Приехали в общежитие, а у нас в комнате крысы поселились. Говорят, если в комнате появились крысы у девушек, значит - пора замуж. Но мы с Викой от чего-то тормозим на счёт этого дела, больно жалко свободу. А вот Маша наша с ускорением – из института вылетела, т.к. не смогла сдать философию. Зато замуж собирается (28 октября свадьба). Вот такие у нас дела. А что у тебя новенького? Пиши как дела. Ждём в гости (живём в той же комнате). До свидания.

Целуем.  Галя и Вика».

Вот то письмо, которое поставило жирный крест на запланированной мною поездке в Тернополь. Вот то письмо, которое окончательно разрушило все мои надежды, относительно отношений с Машей. Теперь я знал точную дату её свадьбы, и решил для себя постараться побывать на этом значимом мероприятии. До него оставалось ещё два месяца. Два месяца, доверху наполненных событиями и приключениями. Я отражу их здесь, кратко. И, постольку поскольку, я не пишу мемуары, а описываю историю любви, то отсортирую из вала событий тех дней только те, которые косвенно имели к ней отношение. Или имели отношения к людям, о которых я упоминал в этом повествовании.

Город, в который я вернулся из армии спустя два года, встретил меня совершенно другим. И внешне, и внутренне. Начиная с того, что вместо оврага, расположенного перед нашей школой, сразу за узеньким Балаклавским проспектом, стоял огромный новый микрорайон. А Балаклавский проспект проходил теперь немного в другом месте, и стал широченной магистралью.

Изменения же в обществе, в его социальном сознании были куда более масштабными.   Перестройка, слухи о которой в наш Западно-Украинский лес доходили через программу «Взгляд», в Москве шла полным ходом. Всё население интересовалось политикой так, как на моей памяти никогда не интересовалась раньше. По всюду проходили митинги и демонстрации. Шура Клейков затянул меня в «Российский Народный Фронт». Их программа была основана на критике Марксизма. До этого момента я относился к Марксизму, как к чему-то такому, что критиковать вообще нельзя. А тут – критика. И очень убедительная. «Российский Народный Фронт» выбрал своим знаменем Андреевский флаг флота Российской империи. Мотивируя это тем, что триколор (ставший в последствии государственным флагом России) уже выбрало себе общество «Память».

- А мы с ними дерёмся на митингах – пояснил мне Шура.

Нам с Шурой тут же дали задание – расклеить по городу листовки, и собрать живую цепочку, в поддержку Гдляна и Иванова. Обе эти фамилии были мне незнакомы. Но мне тут же рассказали нашумевшую историю, про разоблачение узбекской мафии. Цепочка эта (из людей) должна была стоять по всей улице Горького (ныне Тверской) и по Ленинградскому шоссе от кремля до Зеленограда. Удивительно, но мы собрали эту цепочку. Ближе к кремлю люди стояли достаточно плотно. Около МКАДа цепочка была пожиже. Неизвестные нам активисты подходили к стоявшим и меняли транспаранты с надписями «Поддержим Гдляна и Иванова» на «Поддержим Гдляна, Иванова и Ельцина». Кто такой Ельцин я тогда тоже не знал. Но мне объяснили, что, мол, это правильный дядька. Мы с Шурой шли вдоль цепочки, гордо держа над головой Андреевский флаг. Перейдя через МКАД и оказавшись в Химках, мы тут же очутились в отделении милиции.

- Здесь вам не Москва, и мы не позволим тут с фашистским знаменем разгуливать – пояснил нам дядя милиционер.

Получив пару десятков ударов по почкам, я понял, что революционером быть не так-то просто.

Своей серьгой я в Москве тоже уже никого не удивлял. На улицах и в метро можно было встретить таких расписных панков, которых раньше и по телевизору не показывали. Появились десятки и сотни самодеятельных и полупрофессиональных рок групп. А в магазине, где я раньше иногда покупал пластинки, где винилы с советскими ВИА разбирались в считанные дни, а диск Машины Времени и представить было нельзя. Теперь стояли кассеты, на торце которых жирно было написано название группы «Хуй Забей!».

   В армию ходить стало тоже не модно, и все вокруг от неё косили. Создавалось ощущение, что мы были последними, для кого служба в армии была естественным этапом в жизни. По телевизору и в газетах постоянно рассказывали об ужасах армейских будней. Был создан «комитет солдатских матерей». Но закон о всеобщей воинской обязанности никто не отменял. Потому московская молодёжь, достигшая 18-тилетнего возраста, массово бегала от районных военкомов. Помню, на какой-то совместной пьянке два молодых человека решали, куда им идти ночевать. Один решил идти к бабушке, а другой к родной тёте. Причина этому была та, что по месту постоянной прописки их могли со дня на день забрать в армию. Шура Клейков (вернувшийся из Афганистана) посмотрел тогда на них, и сказал мне:

- Куда проще отслужить два года и жить потом спокойно, ни от кого не бегая.

К ребятам же, вернувшимся из Афганистана, новое «продвинутое» общество стало вообще относится с презрением. Мол – оккупанты. Они порой даже стеснялись говорить, что служили в Афгане. Как будто не наша страна их туда послала, а они сами по собственному желанию решили пойти пострелять душманов. А ребята эти были повсюду. Я много с ними встречался и много разговаривал. Под впечатлением их рассказов я написал тогда песню «Ярило». Когда чуть позже я пел её на сцене рок-кабаре Алексея Дидурова «Кардиограмма», то никому тогда не известная певица Ольга Арефьева сказала мне: «Никогда больше не пой эту песню, это же так пошло».

Вот так. Стало вдруг пошло говорить о пацанах, которых родная страна послала умирать в чужих горах. Раньше было нельзя. А теперь стало пошло.

Слово «пошлость» вообще приобрело всеобъемлющий смысл у эстетствующей молодёжи. Им обозначалось всё, что было не близко им по духу.

 Но самой главной достопримечательностью Москвы того времени был недавно открывшийся Макдоналдс. А познакомил меня с этим чудом Батя. Да, да, представьте себе, тот самый Ян «Батя» Слуцкер, что дембельнулся за год до меня с полигона. К тому времени он поступил учиться в Первый Московский Медицинский Институт, и стал на половину Москвичом. А если быть точнее, то жил в Измайлово, в общежитии. В начале сентября он мне позвонил, и предложил встретиться. Я не ожидал этого звонка и сильно удивился. Мы встретились вечером того же дня, на какой-то центральной станции метро. Батя почти не изменился. Только к его усам на лице теперь добавилась ещё и борода. Но врождённая медлительность осталась, как визитная карточка.

- Давай пойдём, посидим в Макдоналдсе – предложил Батя.

- А что это такое? – удивился я.

- Как, ты не знаешь что такое Макдоналдс? – почти вскричал Батя (если к нему вообще можно применить термин «вскричал») – сейчас все туда ездят. Это самое продвинутое место. За границей оно давно везде есть. Вот, наконец-то и у нас появилось!

Добиться более внятного объяснения, что же такое Макдоналдс, я так и не смог, и мы туда поехали. Выйдя из метро на станции «Горьковская» (ныне «Тверская»), мы увидели огромную очередь, идущую к дверям этого самого Макдоналдса. Находилось это заведение там, где в конце семидесятых – начале восьмидесятых располагалось воспетое Андреем Макаревичем кафе «Лира». Шли туда люди большими компаниями, потому эта очередь стояла не по одному человеку, затылок в затылок, а была шириной метров пять. А длинной – даже трудно оценить. Сначала она упиралась в улицу Горького (Тверскую). Там разворачивалась и шла обратно, через всю площадь, к улице Большая Бронная. В голове этой очереди, над входом с Макдоналдс, развивался американский флаг.  Вид этой огромной российской очереди, стоявшей перед американским флагом, меня смутил и расстроил. Вот когда начиналось массовое поклонение перед всем американским в России!

  Мы встали в конце очереди. Простояв несколько часов, мы поравнялись с входом в Макдоналдс. Это была где-то половина пути, которую нам надо было преодолеть, что бы туда попасть. Я напомню, что очередь шла дальше до Тверской и, упираясь в неё, возвращалась назад. Несколько последних метров перед входом были обнесены турникетами. Стоявшие там же охранники пускали за эти турникеты счастливчиков, отстоявших всю эту очередь. Это был последний этап, перед проникновением в святая-святых – Макдоналдс. Оттуда те же охранники запускали порционно (большими партиями) народ внутрь.

Так вот. Когда мы поравнялись с этими турникетами, то один из охранников громко сказал, что Макдоналдс скоро закрывается, и запустит он внутрь ещё две-три партии желающих поужинать. Поняв, что попасть в эти две-три партии, продолжая стоять там, где мы стояли, у нас нет никакой возможности, я быстро перелез через турникеты (оказавшись в первой партии счастливчиков) и скомандовал Бате сделать то же самое. Мне не так захотелось тогда в Макдоналдс, как было жалко потерянного времени на стояние в очереди, не принёсшее никакого результата. К тому же ещё шёл противный мелкий дождь. Что удивительно, вся остальная очередь продолжала стоять, как стояла, видимо надеясь на чудо. К счастью никто из охранников не заметил наш манёвр, и мы вскоре оказались внутри этого заведения, встав в новую очередь к кассам.

- Здравствуйте – как всегда медленно моргая произнёс Батя, подойдя к кассе – пробейте нам два Биг Мага.

- А Биг Маги закончились – бодро ответила девушка. Видимо не мы первые получали такой ответ из её уст.

- Тогда пробейте нам два мороженных – продолжал Батя.

- А мороженное тоже закончилось.

Он перечислил ещё несколько наименований из меню Макдоналдса, но как нарочно ничего этого не было в наличии. В итоге мы взяли какие-то пирожки с вишней, которые мне ужасно не понравились.

- Блин, жалко, что у них мороженное кончилось. Очень оно вкусное – приговаривал Батя, поедая эти пирожки.

- Да вот, в палатке у метро продаётся мороженное – отвечал ему я – готов поспорить, что оно вкуснее.

Мне было жалко и потерянного времени, и потраченных на невкусные пирожки денег. Для меня безработного это лакомство показалось совсем не дешёвым.

После моего первого похода в Макдоналдс у меня появилась к нему такая устойчивая антипатия, что я не посещал это заведение потом лет десять (когда Макдоналдсов в Москве появилось достаточно много, и перекусить в них стало обыденным делом).

   Работать я устроился в том же сентябре, в институт СТАНКИН, водителем на ЗИЛ 131, у которого (как вы понимаете) ачала она упиралась в улице Горького (Тверскую).дь стояла не по одному человеку. и сильно удивился. Nбыл гидроусилитель руля. После езды на 157-м «Захаре» по лесам я чувствовал себя за рулём нового автомобиля, как за рулём велосипеда.

По косвенной вине «Пупка» (о котором я уже упоминал в своём повествовании) проработал я там не больше месяца. Дело было так:

Звонит ко мне мой старый кореш Сергей «Пупок» Дидяев:

- Судзуки, ты из армии вернулся! Хочу тебя видеть! Приезжай! Мы тут пьём в театре Вахтангова.

Когда я приехал к этому театру, находящемуся на Арбате, то Пупок ждал меня на улице.

- Пойдём в магазин – тут же сказал он – у нас там ничего не осталось.

Мы перешли по подземному переходу на другую сторону Калининского проспекта (теперь это улица Новый Арбат), купили водки в магазине, вернулись назад к театру Вахтангова, и выяснили, что туда попасть у нас больше не получится. По какой-то причине в театр приехали пожарные, и закрыли в нём все входы и выходы.

- Поехали к Дударевой – предложил я.

Лена Дударева жила в Строгино (на северо-западе Москвы).

- Десять рублей – объявил нам таксист, узнав, куда мы хотим доехать.

У нас же на двоих было только два рубля. Пошёл второй час ночи. Метро работать перестало, и другой возможности добраться куда-либо у нас не было. Мы сели в такси.

  Доехав до дома, где жила Лена Дударева, мы дали таксисту два рубля сказав, что остальные восемь сейчас ему принесём.

- Ты иди, а ты останься в машине – твёрдо отрезал таксист.

Я поднялся на этаж и позвонил в дверь. Мне открыла заспанная Дударева.

- Лена. Там Пупок в машине. Дай нам восемь рублей. Нам за такси заплатить надо. Я сейчас заплачу и мы к тебе поднимемся.

Дударева удивлённо посмотрела на меня. Закрыла дверь. Но вновь появилась через минуту.

- Дима. Вот вам восемь рублей. Но подниматься сюда не надо. Пока ты в армии был, я замуж вышла. Так что, до свидания. Пока муж не проснулся.

Я расстроенный вышел на улицу, расплатился с таксистом и рассказал Пупку о том, что в гости нас не ждут.

- Поехали к Папе Стукалину – предложил Пупок. Миша Стукалин, по прозвищу «Папа» это наш общий с Пупком друг. Мы с ним вместе играли в театре до моей службы. Жил он на востоке Москвы, в Измайлово (недалеко от станции метро «Первомайская»).

- Довезите нас до Первомайской – обратился я уже к таксисту.

Видимо почувствовав неладное таксист твёрдо сказал, что никуда нас больше не повезёт, и мы пошли по пустому проспекту микрорайона Строгино куда глаза глядят. Минут через пятнадцать мы увидели сзади одиноко едущий грузовичок ГАЗ 53. Я поднял руку. Грузовичок остановился.

- Довезите нас куда-нибудь бесплатно – обратились мы к водителю.

- Куда вас довести?

- Да нам всё равно куда – ответили ему мы.

- Ну, садитесь. Поехали.

И мы поехали по ночной Москве, весело о чём-то разговаривая с водителем. Проезжая мимо Савёловского вокзала я узнал место моей новой работы.

- Во! Остановите здесь – попросил я водителя.

На часах было около трёх часов ночи.

- Сейчас я покажу тебе машину, на которой работаю – сказал я Пупку.

- А довези меня в Балашиху – тут же сообразил Пупок.

- Давай, отвезу – не раздумывая ответил я.

Балашиха – это город, в котором живёт Пупок. Находится он рядом с Москвой (на востоке). Хотя в тот период я не очень представлял себе, где она есть эта Балашиха, ибо знал Москву только по схеме метро. Не считая, конечно же, своего района. В кармане у меня был только проездной билет на метро. Ни каких документов я при себе не имел. Ни прав, ни паспорта, ни документов на ЗИЛ. Это потом нас приучили без паспорта из дома не выходить. А тогда все передвигались по городам России без документов.

Ворота в то место, где парковался мой ЗИЛ,  были закрыты. Но закрыты не до конца, а так что пешком человек мог проникнуть во внутрь. Что мы и сделали, постучав в окошко сторожу. Ворота двигались по рельсу, и открывались нажатием на кнопку. Но кнопка эта была в домике сторожа. Поэтому мы не могли открыть ворота сами.

 На наш стук в окно сторожки нам никто не открыл.

- Тут можно выехать в другом месте. Там всегда открыто. Только здесь развернуться надо – сказал я, заведя машину.

Развернуться в том узком месте было очень сложно, но я стал пытаться. К счастью, мне не удалось это проделать. Как выяснилось, сторож не открыл нам свою дверь, но проснулся и позвонил в милицию. Дальше было всё как в кино:

  Ворота медленно открылись, и мы увидели стоявших в одну шеренгу милиционеров, с автоматами на перевес. Это было как раз в то время, когда им официально разрешили применять оружие. Этому разрешению они очень радовались.

- Выйти из машины. Руки на капот. Ноги шире …

Через несколько минут мы были уже в КПЗ ближайшего отделения.

- Ну вот, это нам и было нужно. Тепло и есть где поспать – сказал Пупок и тут же уснул на деревянных нарах.

Утром я объяснил начальнику отделения, что работаю на этой машине, и совсем не хотел её угонять. А документов у меня по случайности с собой не было. Вызванный работник СТАНКИНа это подтвердил, и нас отпустили. Но с работы, после этого инцидента, меня тут же уволили «по собственному желанию».

- Не переживай – успокоил меня Пупок, узнав об увольнении – давай к нам. У нас с Калашниковым кооператив «Фокус». Естественно, я согласился.

На дворе стоял самый рассвет кооперативов. Хороший знакомый Пупка – Андрей Калашников (актёр театра им. Ермоловой) открыл один из таких кооперативов. Занимались они фотографией. На арендованном кусочке в фае гостиницы «Измайлово» (называемой в народе АБВГДейкой, по названию корпусов «А», «Б», «В», «Г», «Д») стоял картонный макет Эйфелевой башни, актрисы Татьяны Догилевой (однокурсницы Калашникова), и ещё чего-то. Мы фотографировали всех желающих на фоне Эйфелевой башни, в обнимку с Татьяной Догилевой. Больших денег это не приносило.

Я поведал Пупку и Калашникову всю свою историю с Машей и сказал, что очень хочу попасть к ней на свадьбу 28-го октября.

- Андрей, а пошли нас в  командировку в Тернополь – неожиданно сообразил Пупок.

К моему удивлению Калашников согласился на эту авантюру. Придумал он следующее: Мы должны были там агитировать народ фотографироваться, мотивируя это тем, что у нас очень качественные цветные фотографии. Счастливчикам, согласившимся на эту фотосессию, мы должны были сказать, что фотографии они получат потом, наложенным платежом. В те времена ещё не было цифровых фотоаппаратов, и фотографию нельзя было отдать мгновенно.

Купив нам билет до Тернополя. Дав с собой немного денег, дорогие фотоаппараты и лампы вспышек, Калашников посадил нас на поезд.

Перед отъездом я ещё посетил штаб Российского Народного Фронта и взял листовки, для распространения в поезде. Кроме революционной идеи это был ещё и способ заработать. Листовки те не раздавались бесплатно, а продавались. Небольшой процент от их продажи полагался мне.

И вот мы уже едем с Пупком в плацкартном вагоне, на тех местах, что около туалета, в славный город Тернополь, по которому я уже успел соскучиться.

 

 

Далее - глава 17 - "Свадебное путешествие"

 

КНИЖКА "Точка Невозврата" - начало

Часть 1 "ПОЛИГОН" - начало

Официальный сайт группы SOZVEZDIE - Вход